Краеведческие материалы

     Не часто работников здравоохранения отмечали и отмечают наградами. А Лидия Георгиевна Еремина награждалась и Почётными грамотами, и правительственными наградами, в том числе имеет, наверное, единственную в районе награду – орден Ленина. Это ли не признание её заслуги как детского врача района!

     Живёт в Ершичах женщина, которую знают в районе и стар, и млад. Её даже «за глаза» уважительно называют по имени – отчеству, и никак иначе. И нет, пожалуй, ни одной семьи, которой она хотя бы однажды не помогла – делом, советом, добрым словом. Речь идет, конечно же, о Лидии Георгиевне Ерёминой, которая более сорока лет проработала педиатром в Ершичской ЦРБ. Сейчас она на пенсии, но о ней до сих пор говорят – «детский врач».     Лидия Георгиевна – замечательная рассказчица, её память хранит множество имён, дат, фактов, событий. И её рассказ – это не просто история одной женщины или одной семьи, но и история района. Вот она, эта история. - Родилась я в деревне Сморкачи. Моя мама, Софья Иосифовна Хрипачёва, работала в колхозе. В школе она получила начальное образование – закончила 3 класса. У отца, Георгия Михайловича Хрипачёва, были хорошие способности. Он закончил Поселковскую школу, и в числе трех лучших учеников его направили учиться в Рославль. Вообще отец много учился, его часто не было дома. Позже он закончил курсы техников – нормировщиков в Воронеже, учился на бухгалтера в Орле… И трудовая биография у отца очень непростая – он всегда был там, где трудно, работал там, куда посылали: был нормировщиком на строительстве железной дороги, секретарём Сморкачёвского сельского Совета, бухгалтером в Ершичской МТС и в «Заготльне», строил Ершичский «Промкомбинат» и был его директор. В 30- е годы отец переболел сыпным тифом – тогда эта болезнь ещё свирепствовала на Смоленщине – и чудом выжил. Мать и отец между собой жили дружно, не припомню ни одной ссоры между ними. Впрочем, тогда это не было редкостью – деревенские семьи отличались ладом, основательностью, уважительным отношением к старикам. У отца с матерью родилось шестеро детей, двое умерло. Мама была с нами, детьми, строга, приучала к домашней работе, к порядку. Отец был мягче, он всегда прислушивался к нашему мнению, советовался с нами. Когда мне исполнилось пять лет, наша семья переехала в Ершичи. За год до этого, в 1935 году, образовался Ершичский район. До войны я успела закончить два класса Ершичской школы. И вот наступил июнь 1941 года. Отец давно обещал показать мне Рославль. До этого я никогда не была в городе и ждала этой поездки. В Рославль мы приехали 21 июня, остановились у родственников. Утром 22 июня я проснулась от какого –то то ли шума, то ли плача. Отца не было. Тётя сказала всего два слова: «Началась война». В доме были, кроме меня, другие дети, и никто из них не понял, что произошло. А со мной случилась истерика. В нашей семье хорошо знали, что такое война: дедушка вернулся с гражданской войны без кисти, а на финской войне – за день до её окончания – погиб мамин брат. События развивались стремительно. Отец был «белобилетником», на фронт его не взяли, и он стал работать на мобилизационном пункте. Домой приходил уставший – работы было очень много. Иногда мы не видели его сутками. К 27 июля Ершичский район был оккупирован фашистами. На семейном совете было решено вернуться в Сморкачи: родители решили – и совершенно справедливо, - что оставаться в районном центре опасно. И мы переехали в деревню, к дедушке и бабушке – родителям отца. О моей бабушке – Прасковье Васильевне Жуковой – надо сказать особо. Она собирала травы и их отварами лечила людей. У неё в русской печи всегда стоял чугунок с горячей водой – на тот случай, если кто- то обратится за помощью. В хате всегда висели пучки трав, цветов: пижма, подорожник, зверобой, ромашка… Иногда бабушка брала меня с собой, когда шла в лес или в поле за травами. Она и роды принимала у деревенских женщин. А ещё была очень хорошей огородницей. Скажу без преувеличения: её огород был лучшим в деревне. Бабушка была очень набожная и всё делала с молитвой - и людям помогала, и огород сажала: «Господи, помилуй!», «Господи, благослови!» - часто слышала я от неё. Она долго молилась, стоя на коленях перед иконой, но от нас того же не требовала. И вот я думаю сейчас: а может, именно бабушкины молитвы помогли нам пережить войн, уцелеть? Сначала мы жил в деревне относительно спокойно: готовились к зиме, заготавливали дрова. В Сморкачах поделили колхозный скот (ни о каком колхозе, конечно, не могло быть и речи в период оккупации), нам по жребию досталась лошадь. В это время в деревне стали появляться красноармейцы - окруженцы. Обходя вражеские гарнизоны на территории района, они пытались пробраться к фронту. Но пробраться к своим было очень трудно, и окруженцы начали вливаться в партизанские отряды, а некоторые из них останавливались в нашей деревне и жили в семьях под видом местных жителей. Так в Сморкачах появился Дмитрий Семёнович Жариков. Этот человек для нашей семьи так и остался загадкой: или он был из числа окруженцев, или его послали к нам в район со специальным заданием? Он почти ежедневно приходил к моему отцу по вечерам (а надо сказать, что в темное время суток фашисты боялись наведываться в окружённую лесом деревню), приходили и другие окруженцы, и под видом игры в карты обсуждались очень серьёзные вопросы. Горела коптилка, мужчины разговаривали вполголоса. Я не спала и слышала, о чём говорил Дмитрий Семёнович, «Хватит вам лежать на тёплых печках, надо уходить в лес к партизанам. Достать бы оружие!» И мужчины составляли план ухода. Партизанский отряд в то время располагался около деревни Доброносичи. Окруженцы уходили в партизаны постепенно, по одному-два человека, чтобы не вызывать подозрений. Одновременно шла активная агитация в полицаи. Один мужчина – его звали Борис – стал полицаем, всё докладывал начальнику полиции, предавал людей. Ушли в партизаны и мои родные – отец и брат Гриша. Чтобы не преследовали семью, была разыграна инсценировка – якобы отца и брата партизаны насильно схватили и увели с собой. Дома остались старики, мама, я и сестра Тамара. И во всей деревне остались только дети, старики и женщины. Вся тяжёлая деревенская работа легла на женские плечи. Весной каждая семья взяла себе участок земли, сеяли лён, рожь, гречиху, овёс, пшеницу, сажали картофель. Всё обрабатывали вручную. Женщины целыми днями работали в поле, а дети «управлялись» дома. Вставали с восходом солнца, ложились затемно. От непосильной работы болели руки. Нам ещё повезло: в деревне была ветряная мельница. Мололи зерно на муку. Лён мяли в «мялках», толкли гречку, ячмень, пшеницу на кашу. Фашисты, конечно, мародёрствовали: приезжали всегда днём, забирали всё, что им приглянется: еду, одежду, постельные принадлежности. Могли снять шаль с женщины прямо с головы… Зимой в нашем холодном климате немцы страшно мёрзли – у них были тонкие шинели, пилотки, сапоги. Чтобы хоть как-то согреться, они поверх пилоток повязывали шали, а на сапоги наматывали тряпьё. Брат неплохо владел немецким языком и ходил в разведку. Кто-то выдал фашистам, что наш отец и Гриша в партизанах. 27 апреля 1943 года маму забрали, в доме всё перевернули вверх дном. Штаб немцев находился в Пожари. Там маму допрашивали, а потом увезли в Ершичи. Забрали и других родных. Двоюродную сестру увезли в Рославль, в лагерь. Маму ежедневно по нескольку часов допрашивали. В камере было по 8 человек, спали на полу, свет проникал сквозь маленькое окошко. Женщин били кнутами… На наше счастье маму всё-таки отпустили. Она пешком пришла домой. Староста в Сморкачах был очень хороший. Он заранее сообщал о том, когда должны нагрянуть фашисты, и молодые девушки успевали спрятаться, чтобы не быть угнанными в Германию. Осенью 43-го началось отступление немцев. Уходя со Смоленщины, они особенно зверствовали - убивали людей, сжигали деревни. 17 сентября почти все жители Сморкачей ушли в лес – босые, раздетые. К нам присоединились и жители Жигаловки. Неделю мы жили в лесу, готовили нехитрую еду, пекли хлеб. За матерью в лес, как собачка, прибежала наша корова: она была к матери очень привязана. И вот помню: мама доит корову, а дети – и свои, и чужие – стоят с кружками, ждут молока. Отступая, фашисты подожгли многие дома в нашей деревне. Сожгли мельницу… Наш дом уцелел. 25 сентября мы вернулись в Сморкачи. Помню смех, радость этого дня, перемешанные с плачем, со слезами. По деревне стелился едкий дым от пожарищ. В нашем доме поселилось 11 человек – «в тесноте, да не в обиде». Все жители деревни, чьи хаты уцелели, дали приют соседям, родственникам – погорельцам. Мы ещё не знали тогда, что наш отец перед самым освобождением был тяжело ранен в бою под Понятовкой, попал в госпиталь в Тулу. А брат пришел домой на два дня, помылся, переоделся, а потом ушёл освобождать Белоруссию. Там он в одном из боёв был тоже ранен, находился на волосок от смерти. В госпитале он пробыл год и четыре месяца, перенес 11 операций. Сначала он лежал в Климовичах. Матери сообщили о тяжёлом ранении сына. Она запрягла лошадь и поехала в Климовичи к Грише. Когда в Сморкачах узнали, что мать собирается к сыну в госпиталь, её провожали всей деревней, давали для раненого Гриши гостинцы – кто что мог. Дружно тогда жили люди, отзывались на чужое горе… Брата потом переправили в Москву – в знаменитой Боткинской больнице тогда был военный госпиталь. Брат долго лечился и всё- таки выжил – организм был молодой, по-деревенски крепкий. Кстати, вступительная статья в «Книге памяти», в которой даны имена погибших и пропавших без вести воинов и партизан Ершичского района, написана моим братом Григорием Георгиевичем Хрипачёвым… Бабушкиными молитвами наша семья уцелела. И ещё хочу вот что сказать: за 25 месяцев оккупации женщины в трудных, нечеловеческих условиях сберегли своих детей. В Сморкачах за всё это время умер один ребёнок – от болезни. И совсем не умирали старики – крепились, держались за жизнь. Так хотелось дожить до Победы! И ни во время войны, ни после, ни одна мать не отреклась от своего ребенка. Я думаю, простые русские женины совершали подвиг – они выстояли, сохранили свои семьи, вынесли тяготы войны на своих плечах. Жизнь потекла дальше. Мы, дети, пошли в Сморкачёвскую школу. Все были переростки, полуголодные, плохо одетые, но учились с огромным желанием. В этой школе я училась три года. Жили очень бедно, в стране была карточная система. Отец стал ходить на работу в «Заготлен», и ему полагалось в день 500 граммов хлеба, а «иждивенцам» - 200 граммов. И тут со мной случилась беда: у меня был приступ аппендицита, вовремя не обратились в больницу – начался перитонит. Операцию мне делала врач Мария Зиновьевна (она сейчас живёт в Стодолище) в течение трех часов, без наркоза – никаких медикаментов, кроме стрептоцида, тогда не было. Почти месяц я пролежала в больнице – боялись инфекции. Для меня это был большой стресс. В школе я, конечно, была не аттестована – много пропустила. И именно в дни болезни я решила: «Буду врачом!» Это было в 1948 году. Мне хотелось быть такой, как Мария Зиновьевна, спасать и лечить людей… И наступил день, когда моя мечта начала сбываться: я поступила в Смоленский мединститут на отделение «лечебное дело» (педиатрического отделения тогда не было). Учиться нам, ребятам и девушкам из глубинки, было очень трудно, особенно первые два года. Тяжело давались такие предметы, как физика и химия – в сельской школе не было приборов, материалов для проведения лабораторных работ и опытов. Трудности я испытывала и на физкультуре – кроме зарядки, мы в своей школе на этом уроке больше ничего не делали. И я не умела играть в волейбол и баскетбол, прыгать в длину и высоту. Но постепенно всё наладилось, вошло в колею. Мне хотелось лечить детей, и два года я занималась в педиатрическом кружке. Вместе со мной в мединституте училось ещё 4 человека из Ершичского района – две девушки и два юноши. Наша «пятёрка» держалась вместе. Специализацию я проходила в клинике профессора Петряевой. В то время она была очень известна, писала монографии. Это был 1957 год. В этой клинике я работала 4 месяца, многому научилась, - например, делать пункцию спинного мозга больным детям. На работу меня направили в Ершичи. Было три варианта: Ершичи, Сычёвка, Стодолище. К тому времени я уже была замужем, муж работал в Ершичах. Что собой тогда представляла больница в Ершичах? Всё было в одном помещении: взрослые и дети лежали вместе, здесь же были инфекционная и туберкулёзная палата, родильное отделение – правда, в него был отдельный вход. Два года в районе не было детского врача, поэтому накопилось очень много проблем. Мне пришлось сразу окунуться в работу: прививки, выезды на село, санпросветработа, профилактика заболеваний, лечение больных. В районе было 7 врачей – это очень мало на такое количество населения, какое было у нас в то время. Позже началась учёба фельдшеров – каждый четверг нам приходилось на лошадях выезжать в деревни. В больнице было две лошади и два тулупа – на случай мороза. Дороги в районе в начале 60-х были непроезжие… Больных детей в больницу везли день и ночь. Иногда мой рабочий день кончался за полночь. Могли вызвать на работу в любой момент – и в праздники, и в выходные. Спасибо моему мужу – на него можно было оставить дом, детей и быть спокойной – всё будет в порядке. И так 20 лет… Потам в район стали присылать молодых врачей–педиатров – стало чуть легче. В больнице появились автомобили – сначала это был «Пазик», присланный из Смоленска. Особенно трудно было, когда Ершичи входили в состав Шумячского района. Мы чувствовали себя забытыми, отодвинутыми на окраину жизни. Как мы радовались, когда в Ершичах было открыто в отдельном здании детское отделение на 4 палаты – с процедурной, ординаторской, ванной! Посодействовал этому Анатолий Михайлович Паршин. А потом было построено современное здание Ершичской ЦРБ. Врачом-педиатром я проработала 41 год. Всякое случалось за эти годы. Помню, как привезли умирающего мальчика из Скоторжи, у него были судороги от высокой температуры. Была зима. Мальчика привезли прямо ко мне домой. Я выскочила на улицу, набрала снегу и обложила им пылающего от гипертермии ребёнка. Температура стала спадать, ребёнок выжил. Этому когда-то учила нас, молодых, профессор Петряева: снег, лёд, холод может спасти от очень высокой температуры. Иногда страдания больного ребенка может облегчить даже такая простая вещь, как открытая форточка. Свежий воздух из окна может помочь больше, чем вдыхание чистого кислорода, который нередко обжигает нежные дыхательные пути ребёнка. В последние годы я увлеклась нетрадиционной медициной, лечением травами. Собрала библиотеку различных «травников». Думаю, не последнюю роль в моём увлечении сыграла бабушка Прасковья Васильевна – ведь в детстве я часто помогала ей собирать целебные травы. Народные методы лечения (сборы, отвары, настои) действуют не сразу, но наверняка. Лечение должно быть длительным. Я думаю, народной медицине можно верить. Лечась травами, мы как бы используем опыт многих поколений, мудрость наших предков. Своих домашних я лечу травами. Например, от высокого давления может помочь такой сбор: омела, мята перечная, боярышник. А в состав желчегонного сбора входят бессмертник и пижма – их собирала и моя бабушка. А ещё одна моя страсть – огород. Рассаду сажаю очень рано, подкармливаю её – у меня свои приёмы, как и у каждого огородника. - Лидия Георгиевна, - задаю последний вопрос, - как же всё-таки жить, чтобы находиться в гармонии с окружающим миром и с самим собой? - Надо уметь радоваться мелочам, ценить то, что имеешь. Можно жить очень скромно – и быть счастливым человеком. Каждый сам творит свою судьбу. Спасибо Вам, Лидия Георгиевна, за то, что Вы есть!

Беседовала Т. Матушова «Нива» 7. 05. 2020 год